Сыро и холодно. Как в могиле, как в объятиях смерти. Запах крови, запах плесени, запах отчаяния. Раз, два... Еще живой, шевелится, дрожит, корчится. Три, четыре... Слезы, тонкие белые ручки заломаны, будут сломаны, скоро будут сломаны. Пять, шесть... Шесть... Лишь шесть? Больше нет, нет больше свежей крови. Так мало, так мало! Нужно еще, нужно найти, Первый ждёт, Первый свершает великое! Нервно теребя в руках темную грязную ткань рукава и ошалело озираясь по сторонам, Олан что-то бубнил себе под нос.
- Олан всё сделает правильно, да? Первый будет доволен, да? Ритуал завершится, верно? Да-да, кровь, свежая кровь, перерезать и потечет, прольется, просочится, прекрасная кровь. - мужчина провёл рукой по глубоким шрамам на переносице и скуле, что обезображивали его лицо. Первый не любил ждать, нет-нет, нельзя подводить Первого. Первый сделает больно, Первый накажет.
Оставив клетки с крестьянами за спиной, Олан спешно направился вон из подвала, ловко забираясь наверх по деревянным старым ступеням подобно пауку. Паук плетет, паук ждёт, паук поймает. Нужна чистая кровь, невинная кровь, паук найдет, паук утащит. Первый похвалит.
Убедить остальных было не сложно - все боялись подвести и разгневать "Первого". Поэтому стоило Олану заикнуться о том, что нет последней, самой важной жертвы, как остальные, что теснились в этой лесной лачуге, что некогда была домом егеря, а сейчас скрывала за своими стенами мрачные тайны, встали со своих мест и каждый схватил то, что первым попадалось под руку. То были обычные вилы, топоры. Острое лезвие, режет и колит, рвёт и калечит.
Олан точно помнил, что они забрали последних, кто оставался в живых в ближайшей мелкой деревеньке. Глупые, слабые, легко сломать, убить, сожрать, отдать Тени, отдать силе. Культист повёл остальных к дороге - в проблеске ли логики или просто исходя из инстинкта, но мысль о том, что у дороги могли попасться путники, посетила его голову. Брели глупцы, забрели к пауку, паук поймает, паук утащит. Пустит кровь лесным гостям, плещется кровь тех, кто угоден Первому.
Впереди было слышно лошадиное ржание и голоса. Олан замер, затаился, как дикий зверь, прислушиваясь. Так сделали и остальные. Поймав краем уха женский голос, Олан был готов трепетать на месте от восторга и предвкушения - она, она! Чистая, невинная кровь! Юная! Будешь сломана, будешь проткнута.
Олан хрипло закричал и бросился из кустов, вскидывая вперед руку с вилами. За ним, истошно вопя, бросились и остальные. Наконец-то можно было разглядеть тех, кого привела сюда нелегкая. В стали, в железе, моллюски в ракушке.
- Убить! - завопил Олан, указывая вилами в сторону мужчины в доспехе, что сопровождал женщину. Ненужное мясо, глупый моллюск, пусть останется гнить здесь в своей раковине. Нужна лишь кровь, чистая кровь. Сам же культист бросился к девушке. Глупое животное, дышит, кричит, мешается. Отдай, не мешай, паук заберет, паук утащит. Вцепившись в ногу, Олан стал стаскивать девушку с лошади. Боковым зрением можно было увидеть, как другие ринулись избавляться от лишних глаз, от лишней глотки, что требовала лезвия, просила песни стали. Мерзкий, рассекал воздух мечом, вспарывал животы тем, кто пришел за его жизнью, за его дыханием. Первый поймет, Первый примет их смерть. Но сколько их не падало замертво, сколько крови не обагрило землю, культисты не отступали от своей задачи. Всё равно умрёт, всё равно сгниет, станет кормом червям.
Девушка наконец свалилась с коня и до того, как она успела бы что-то сделать, она потеряла сознание от удара. Удача-удача, не нужно проливать чистую кровь раньше, принести всё до капли. Паук поймал мушку, паук унесёт. Олан и еще несколько его "товарищей" небрежно, словно мешок картофеля, потащили по земле тейрну. Куда-то в кусты отлетел её меч, но Олану было не до того. Бесполезное лезвие, нет той песни, нет той музыки. Тащить девушку было нелегко - доспехи делали эту ношу достаточно весомой. Но упорства было Олану не занимать.
Уже будучи в подвале, Олан, шипя и гаркая на остальных, забрал себе привилегию снять сталь, избавиться от скорлупы, подготовить кровь, чистую сладкую кровь. Остальные перешептывались, галдели, как птицы, как воронье, кладбищенское воронье, ждущее падали, в ожидании плоти. Когда голоса позади внезапно затихли, Олан понял, даже не оборачиваясь - в подвал вошел Первый.
"Первый", как его сами называли сектанты, был человеком высокого роста, сухопарого телосложения, с острыми чертами лица и холодными узкими глазами. Он был похож на цельную белую кость, слоновый бивень, из которого высекли человеческую фигуру с острыми углами. Малефикар неторопливо подошел к Олану, который сгорбился над светловолосой девушкой, что лежала без сознания. Дрожащей рукой культист снова прикоснулся к шрамам, словно ощущая фантомную боль того мгновения, когда Первый наказал его. Малефикар долго и пристально смотрел на женское тело, что лежало у его ног, совершал пасы руками, пока наконец его лицо не скривилось. Олан внимательно следил за реакциями Первого и сжался, как нашкодивший щенок, стоило тому измениться в лице.
- Не подходит, всё не верно! Остолопы! Ублюдки! Только не говорите, что нам больше некого принести в жертву!! - Олан поспешно оттащил от Первого девушку, что оказалась порченной, скверной кровью. - Уже всё равно. Ритуал требуется завершить. Бросьте её к остальным, начинайте с тех, кто крепче всего стоит на ногах. - малефикар говорил о несчастных так спокойно, словно обсуждал расход скота на убой, а не убийство людей.
Плохой Олан, скверный Олан. Напортачил, испортил, погубил. Переломай себе пальцы, вырви свой язык, вспори себе брюхо. Глупый-глупый-глупый. Олан послушно дотащил тело тейрны к клетке, отпер её ключом, что висел в связке на его поясе и бросил бессознательное тело внутрь. Тонкие скрюченные пальцы мужчины поймали за запястье женщину средних лет, что было не далеко от двери. Та начала упираться, пытаться схватиться за прутья клетки, кричала "нет" без устали. Громкое, глупое мясо. Дурная кровь, дурной крик. Замолчи-замолчи! Олан крепко сжал пальцы на горле женщины, пока вёл ту к импровизированному алтарю в центре подвала. Та хрипела, хватала его за руки, всё еще в попытках кричать о помощи и вырваться. Но всё тщетно, всё бесполезно. Спустя несколько мгновений, в мутном свете свечей и редких факелов блеснул нож. Лезвие вошло в плоть, разрезая ткань одежды, которая тут же стала быстро приобретать красный оттенок. С ловкостью умелого охотник, Олан стал двигать ножом вниз, вспарывая тушу. Из горла, что было сжато под его пальцами, доносились булькающие звуки - крики глупого мяса утонули в дурной крови.